Назначен «паровозом»

Забрали меня воскресным вечером, из дома. Пришли двое, предъявили удостоверения, сказали онемевшей матери, что ее сын обвиняется в преступлении, описанном в ст. 117 УК РСФСР, (изнасилование), ткнули в лицо ордером, разрешили взять какую-то мелочевку и на козелке отвезли к следаку.
Испугался я как-то не сразу. Больше думал в тот момент, что же обо мне мать подумает? Она, считай, если и постарше нашей Деревяшки, то ненамного. А я так вляпался! Поначалу все не мог понять – почему изнасилование-то? Ведь не было же ничего! Или действительно я что-то в беспамятстве учудил? Да нет, рассказали бы обязательно… Нет. Не может быть.
Стрелок, говорил, что когда, Деревяшку отпускали, он ее предупредил, чтоб не вздумала кому вякать о том, что произошло. Иначе фотки с ее приключениями станут первыми порно, с которым познакомится общественность нашей пока еще пуританской школы. Та в ответ ничего не сказала. И никому даже в голову не пришло хотя бы выяснить, что у нее на уме. Все были настолько убеждены, что о таком позорище она и под пыткой никому не расскажет. Хотя… она, скорей всего, сначала не думала, не собиралась, сдалась – и впрямь испугалась! А потом, видать, решилась... Написала заявление. Да о чем заявление-то? Стрелок об изнасиловании даже не заикался… Значит не было? Но ведь забрали… Значит было??? Как там Стрелок-то сказал? «Ты, Зина, дал!..»
Вот, собственно, и все мысли, что меня посетили, пока везли до ментовки.
Прокурорский следак, как я сейчас представляю, был лет тридцати с небольшим, но тогда он мне казался чуть ли не стариком, опытным и матерым. Морали он читать не стал, просто объяснил на пальцах, что мне светит за изнасилование учительницы и в какой позе мне предстоит провести ближайшие несколько лет. Тем более, что попаду я сначала на малолетку, а нравы там будут покруче, чем на взросляке.
- Но как же… - пытался объяснить я. – Мы же никого не насиловали! Это же шутка была!
- Ну, посмотри, на сколько твои шуточки тянут. Самая легкая часть 1-я твоей 117 статьи – от трех до семи лет. А ты говоришь что не один был, то есть изнасилование групповое… Опять-таки, слышал я, что выпивши ты был, а состояние опьянения относится к отягчающим вину обстоятельствам…
- Да мы же не насиловали никого! Просто раздели!
- А учительница утверждает, что изнасилование имело место быть. И вот приятели твои, с которыми мы уже побеседовали, говорят, что Анну Ивановну ты раздевал, а они и не знали как тебя усмирить. Буйный, говорят, ты был, пьяный. Они-то, мол, тебя от учительницы, в конце концов, и оттащили…
- Но они же не говорят, что я насиловал? Да? – я все еще надеялся на чудо…
- А сам-то что скажешь?
- Да не помню я ничего!
- Вот и у них амнезия. Тут помню, тут не помню…
- Что у них?
- Неважно. Главное, что путаются они в показаниях. И лишь в одном сходятся. Ты, Зина, один как перст до своей преподавательницы домогался.
- Ну, так ведь не домогнулся, да?
- Это ты у меня спрашиваешь? Ну, ты герой! Думаешь, что это твоя Анна Ивановна, парторг школы, между прочим, от нечего делать придумала?
- Да она нас всех терпеть не может! Вот и решила…
- Каков подонок! - так как был я несовершеннолетний, на допросе сидела какая-то педагогиня-пенсионерка из местного красного уголка – притащили ее для видимости. Она только и причитала. - Ой, что делается, что делается! Не молодежь, а звери! Мы в них разумное, доброе, а они в нас!.. Ой, Господи! О чем это я? Да просто фашисты!.. Они...
Достала меня эта бабушка гораздо больше следака. Тому картина уже давно была ясна. Он к моменту моего допроса успел и с Деревяшкой побеседовать и кое с кем из компашки переговорить. Только вот дела – ни одного из них милиция из дома не забрала! Более того, и допросов-то как таковых не было. Связи номенклатурные включались с такой скоростью, что не успевал мент в дверь квартиры позвонить, его начальству уже с верхов трезвонили. И опрашивали лейтенанты-капитаны «невинных малюток» у них же дома. Кофейком хозяйским импортным балуясь. С коньячком или с ликерчиком. Тепло, вкусно. И не допрос, а так – дружеская беседа – плохое самочувствие у ребенка, психологическая травма, воспаление хитрости и прочая хрень. Но всего этого я тогда еще не знал. Следак, как ему и положено, скупо о других отзывался.
Я же на жестком стульчике в комнате дознавателей в дежурке районного УВД писал свое чистосердечное признание. Рассказал все как было, мол, да, раздевал учительницу. Так Стрелок с Ингой придумали и компашку подговорили. Хотели ее пофоткать, чтобы, значит, хорошие оценки в аттестаты получить. Поначалу я, де, даже отказывался в этом участвовать, а потом выпил и согласился. Потом еще чего-то глотнул и больше ничего не помню… Но не насиловал – этого бы не забыл!
Следак почитал, похмыкал, покрутил головой и меня единственного из всех участников того эротического триллера закрыл в СИЗО. А куда деваться? Статья-то «тяжелая»...